Над Тиссой. Горная весна. Дунайские ночи - Страница 234

234

Враг не пойдет туда, где нет надежды пройти, где он не имеет хорошей явки, соучастника, тайного покровителя. Если сюда, на район Ангоры, он нацелился, значит, рассчитывает на поддержку и приют. Но у кого?

Начальник заставы всегда обязан знать, что и кто у него за спиной. А в тот момент, когда ждет удара по границе, тем более.

Мысленно он побывал на рыбном заводе, заглянул на пристань, потолкался среди бондарей, входил в дома рыбаков, лодочников, грузчиков, продавцов, мастеров засола, счетоводов. Все здесь в порядке. Нет никакого, самого малейшего повода к беспокойству. Непроходимая зона, безжизненная для врага. Здесь ему дорога заказана. Другую облюбовал.

Сердце Смолярчука вдруг заныло, сжалось. Он остановился и с удивлением оглянулся, как бы отыскивая причину внезапной боли.

Степная улица, разделенная каналом и крутыми зелеными откосами, убегала прямой линией к Дунаю. Мосты, мостики, пристани, лодки, продуваемые ветерком сети. На берегах, в густой листве деревьев, светятся побеленные хаты с наведенными на стенах и ставнях цветами. На воде переговариваются гуси, утки. В тени моста кто-то гулко шлепает вальком по белью, брошенному на каменную кладуху.

Взгляд Смолярчука скользит по каналу, по лодкам, по хатам… одна, другая, пятая. Здесь, в пятой, живет Кашуба. Почему-то внезапно покинул Ангору. В Закарпатье, говорят, подался, в Явор. В монастыре караульщиком и лекарем виноградным работает. А жена его Марфа, суровая, ворчливая старуха, осталась в городе. И не скучает в одиночестве.

Возможно. Ну и что ж в этом особенного, достойного беспокойства? Ровным счетом ничего. Смолярчук пожал плечами и пошел дальше. Боль в сердце как будто исчезла. Но через несколько минут вернулась и опять уколола.

Кашуба, Кашуба!.. Лет десять тому назад подозревался в незаконном хранении оружия. Вот и все, кажется, что ему известно о Кашубе.

«Маловато данных для тревоги», - Смолярчук усмехнулся и, уже не останавливаясь, пошел к райкому партии.

Наряд за нарядом уходили на границу. Каждого солдата провожал Смолярчук: осматривал оружие, снаряжение, боеприпасы, вводил в обстановку, отдавал боевой приказ. На первый взгляд все было как обычно. Но пограничники чувствовали в словах начальника заставы что-то волнующе новое, тревожное.

Пограничники несли службу на дозорной тропе, на берегу Дуная, в камышовых зарослях, на островах. Слились с вербами, кустарниками, травами, землей, с тишиной и темнотой, с дождем и ветром. Никто их не видит, не слышит, а они контролируют огромное пространство, от левого фланга заставы до правого. Только одному Смолярчуку ведомо, кто, где и какую задачу выполняет.

Последним отправлялся в наряд Федор Щербак. После возвращения из комендатуры он хорошо поел, отдохнул. Следы богатырского сна еще сохранились на лице: щеки помяты, глаза припухли. Видимо, до последней минуты, до побудки крепко спал молодой солдат. Смолярчук мысленно одобрил его. Молодчина. Правильно сделал. Нечего зря нервы трепать. Надо в любых, самых трудных условиях восстанавливать утраченные силы, набираться бодрости. Только сильный и бодрый, спокойный и расчетливый пограничник грозен для врага.

Переступив порог канцелярии, Щербак внятно, уверенно, с тем веселым азартом, который присущ жаждущей подвигов юности, доложил:

- Товарищ старший лейтенант, рядовой Щербак прибыл за получением приказа на охрану государственной границы.

И взгляд Щербака, и выражение его лица ясно дополняли слова: да, он готов выполнить любой приказ, будет счастлив, если на его долю выпадет сделать что-нибудь необыкновенно трудное, рискованное, очень опасное для него и очень полезное для границы.

Потеплело в груди Смолярчука. На губы запросилась дружеская улыбка.

Вспомнил он свою пограничную молодость. Вот таким был когда-то и он, Смолярчук. Восторженным, исполнительным сверх всякой меры, готовым ринуться в огонь и воду, хоть черту на рога, но недостаточно отесанным, познавшим только азы трудной науки пограничной жизни. Уже в те времена он воспринимал приказ на охрану государственной границы как высшее веление Родины.

Глядя сейчас на Щербака, замершего в ожидании приказа перед рельефной картой участка границы Ангорской заставы, Смолярчук вдруг отчетливо услышал голоса своих пограничных крестных отцов - капитана Шапошникова, генерала Громады.

Самые высокие, самые важные слова не дойдут до сердца солдат, если офицер произнесет их казенно, буднично, без святого убеждения в их необыкновенности, не подкрепит проникновенным, взволнованным взглядом и жестом, исполненным силы. Голый приказ подобен деревцу без корней. Не зеленеть ему, не расти.

Смолярчук встал лицом к лицу перед молодым бойцом и, глядя ему в глаза, как самое сокровенное из того, что знал, произнес слова приказа на охрану границы Союза Советских Социалистических Республик.

Смолярчук объяснял, где, что и как должен охранять Щербак, откуда можно ожидать врага, на что обязан обратить особое внимание. Не в пространство, чувствовал офицер, падают слова приказа. Каждое находит отклик в сердце молодого бойца, каждое светит ему, придает силы, уверенность, отвагу.

- Обнаружив нарушителя границы вот здесь, прежде всего позаботьтесь, чтобы он не отступил вот сюда. - Потемневшая от частого прикосновения рук, отшлифованная указка заскользила по карте. - Вас поддерживают здесь, и здесь, и здесь…

Щербак слушал внимательно, строго, затаив дыхание. Когда он повторил приказ, Смолярчук понял, что может быть совершенно спокойным за этот участок заставы.

Ушел в ночь, под дождь, в сырую, пронизанную холодным ветром темноту Федор Щербак.

234