Над Тиссой. Горная весна. Дунайские ночи - Страница 86

«Нет, парень он все-таки хороший! Зря я на него набросился», - подумал Смолярчук, разглядывая своего напарника. Густые черные, сросшиеся на переносице брови старшины разошлись, и разгладились морщины на лбу. Он улыбнулся и спросил:

- Вы откуда родом, товарищ Тюльпанов?

- Донецкий. Степняк. Не приходилось бывать в наших краях?

- Нет, не приходилось. А что вы делали до службы? Учились?

- Недоучился. Работал. Больную мать и сестренок кормил. С тринадцати лет хлеб зарабатываю, товарищ старшина. Слесарил. Был монтажником, верхолазом, монтером. Одним словом, все больше с железом и сталью дело имел.

Смолярчук опять внимательно посмотрел на своего помощника.

- Я тоже около железа с малых лет. Слесарь. Тракторист. Механик. Так что мы с вами, товарищ Тюльпанов, вроде как бы земляки. - Смолярчук встревоженно посмотрел вокруг. - Разговорились мы с вами чересчур, без нормы. Не положено! Пошли!

Он широко взмахнул палками, с силой оттолкнулся и легко, с веселым хрустом заскользил по хорошо накатанной высокогорной лыжне.

Снег на дозорной тропе, оттаявший вчера под горячими лучами горного солнца, за ночь покрылся глянцевитой ледяной коркой, и хорошо смазанные лыжи не проваливались и не оставляли заметного следа. Смолярчук двигался медленно, опустив голову, и пристально разглядывал снежный покров.

Дозорная тропа опоясывала вершины прикордонного хребта. Начинаясь на северо-востоке, у пограничного поста, она огибала горы Каменную, Верблюжью, Генеральскую, Безродную, Зеленую и потом круто поворачивала на запад, подрезая пограничный хребет до стыка с соседней заставой.

Смолярчук обогнул голую скалистую макушку горы и остановился. Он воткнул палку в снег, озабоченно поправил шапку, удобнее приладил висевший на ремне автомат, укоротил поводок насторожившегося Витязя. Лицо старшины стало необыкновенно серьезным, а глаза строгими. Тихо, почти шепотом, сказал:

- Дальше идти надо очень осторожно.

- Почему? - вырвалось у Тюльпанова.

- Снег, - скупо, загадочно ответил Смолярчук.

Тюльпанов понял его так: «Берегись снежного обвала!» И не ошибся.

За поворотом дозорная тропа извивалась узким карнизом по крутому, почти отвесному склону горы. Справа - глубокая пропасть, на дне которой росли уже настоящие, не карликовые, темнозеленые деревья. Слева, закрывая часть неба, высились снежные ребристые пирамиды, готовые рухнуть от одного прикосновения к ним или даже от сотрясения воздуха. Откуда здесь, над самой пропастью, такое скопление снега? И почему висит над тропой, почему не обваливается? Что удерживает эту высоченную снежную волну?

Внимательно вглядитесь в подножие гигантской пирамиды, воздвигнутой в течение долгой горной зимы метелями и снегопадами. Видите яркозеленый хвойный кустарник? Это высокогорная карликовая сосна. Дугообразные ее ветки, распростертые почти параллельно земле, сплетясь одна с другой образовали мощные заросли, преградившие путь снежной лавине.

Миновав опасное место, Тюльпанов оглянулся.

- В прошлом году здесь погиб пограничный наряд. Три дня откапывали, - сказал Смолярчук и двинулся дальше.

Тюльпанов пошел за ним.

Пройдя километра полтора, Смолярчук снова остановился. Облокотившись на палки, внимательно рассматривал он дозорную тропу.

- Что там, товарищ старшина? - приблизившись, спросил Тюльпанов.

- Смотри!

Пограничник опустился на корточки, стал разглядывать ноздреватый снежный панцырь. Хорошо были видны характерные следы зверя, проложенные поперек тропы. Зверь двигался со стороны границы иноходью, переставляя обе ноги - левую переднюю и левую заднюю - одновременно, с глубоким зажимом. Витязь ощетинился, потянул поводок.

- Чьи следы? - спросил Тюльпанов.

- Медвежьи, - ответил старшина. - Вот вмятины задних лап, а вот царапины когтей. Да, медвежьи, факт. Но мы все-таки проверим, в самом ли деле это медведь. Пошли!

Витязь рвался вниз, но Смолярчук направился по склону горы в сторону границы, откуда спускался медвежий след.

Карпатский бурый медведь обычно не уходит в берлогу, он бодрствует всю зиму. В хорошую погоду, как правило, скрывается в высокогорных глухих чащах, добывая пищу под снегом. В сильные морозы временно перекочевывает в нижний лесной пояс, в лиственную зону где значительно теплее. Передвигается он, как это хорошо знал Смолярчук, преимущественно напрямик, напролом, не боясь ни крутых каменных склонов, ни дремучих зарослей. Встречаясь на границе с проволочными заграждениями, медведь не обходит препятствия, пробирается в щель, как бы узка она ни была и как бы чувствительно ни обдирали ему бока металлические колючки.

Идя по медвежьему следу, Смолярчук тщательно проверял, не изменил ли зверь своим повадкам, нет ли на его пути примет того, что на звериных лапах шествовал натренированный лазутчик.

Нет, след говорил о том, что прошел настоящий медведь. Но Смолярчук и не думал возвращаться. Надо проверить изгородь, поставленную на самой линии границы. Там, на колючей проволоке, медведь обязательно оставит хоть клок шерсти. Вот и изгородь. Да, бурая, чуть свалявшаяся шерсть осталась на трех металлических шипах. Смолярчук снял с проволочного заграждения клок шерсти и, рассматривая, мял его в руках. Потом он перевел взгляд на Витязя и, хотя знал, что собака не может понять человеческого языка, все-таки, по давней привычке, не сдержался, чтобы не заговорить с ней.

- Чем пахнет, Витязь: зверем или нарушителем? - спросил старшина с улыбкой, поднося шерсть к носу овчарки.

Витязь покрутил головой и зарычал.

- В чем дело? - спросил старшина. - Почему не понравился тебе медвежий дух?